Ещё год назад собак в нашей семье было двое. Ризеншнауцер Соня, почтенная пожилая дама, и бордосский дог Гоша, добродушный качок, этакий слюненосец в потёмках. В то время, когда мать с одной из собак уходит на работу – ночью всякие офисы охранять – другой зверь остаётся стеречь квартиру (благо первый этаж, окна незарешёченные, я с работы прихожу поздно, а дома – две девчонки). Вот так хорошо всё и было, пока восемь месяцев назад, в феврале 2002 года мама не решила, что Соня стареет и пора растить ей замену. Тогда в нашем доме появилось ЭТО. ЭТИМ оказался внешне очаровательный щенок восточно-европейской овчарки. Окрестили его, в рамках домашних традиций, Стёпой. Потом переименовали. И если Гошу в своё время обозвали Гопником, то ЭТОГО, не сговариваясь – Усамой Бен Ладеном.

Такого террориста в доме до сих пор ещё не было. Он сожрал сначала всё, что можно, потом принялся за то, что нельзя, дальше добрался до того, что нельзя категорически. Он гулял по столам, он отъедал ноги нам и голову коту (да-да, у нас и кот есть!). Тапочки, вечером оставленные под диваном, к утру полусъеденными оказывались в разных углах квартиры, и добраться до них можно было, только преодолев обширные минные поля и глубокие реки. Говоря коротко – не охвачены охватом остались только потолки и люстры. После этого – видимо, сочтя квартиру полностью исследованной – Усамчик решил разнообразить свою и нашу жизнь и изобрёл новую игру. Он научился просачиваться сквозь любого, входящего в квартиру – а потом грустно ухмылялся из кустов тем, кто его ловил. Разумеется, оно ему надоедало – через час… другой… третий… когда-нибудь… Если в этот момент Гопа дома – Усаму можно попробовать поймать на живца (точнее, на боевого соратника в деле разгрома нашей бедной квартиры). Соня в качестве живца не катит.

А вот теперь начинается собственно история. Действующие лица: я, Миакори, мои младшие сёстры Таня (14 лет) и Надя (7 лет) – и Усама. Дело было так: сижу я как-то на кухне, переписываю к себе в тетрадку тексты песен из «Fushigi Yuugi», жду Миакори. И вот сбылось – приходит моя радость. Я отпираю дверь, коленом отпихиваю Усаму, говорю в щёлку: «Залазь, только щенка не выпусти» и возвращаюсь на кухню. Во-первых, потому, что не люблю бросать начатую писанину на полдороге, во-вторых, потому, что когда Миа запускает ко мне под свитер греться свои холодные ладошки… Нет, я его всё равно люблю – но тёплое пузичко у меня, тем не менее, единственное.

И вот, сижу это я на кухне, пишу, жду, когда Миа разденется и приползёт чаю клянчить. Страницы три жду – нету. Выглядываю в прихожую – нету. Ну, думаю, зараза – нет чтоб со мной, он с телефоном обниматься пошёл! Возвращаюсь на кухню, пишу, жду. Страниц ещё через пять приходит Надя и спрашивает: «А где Усама?» Матерюсь, иду по квартире искать. Нету. То есть нету совсем. Миа тоже нету, и тоже совсем. Складываю в уме один и один (Миакорину «неотмирасегошность» и щенячью верткость), получаю три (этажа отборных матюгов). Ибо приблизительно догадываюсь, кто, куда и при каких обстоятельствах делся. Вылетаю на улицу, вижу Тьму, покрывшую Средиземье, осознаю: если что здесь и найду – то разве только приключения на задницу и обо что споткнуться. Возвращаюсь, докладываю девчонкам оперативную обстановку и объясняю, что нам осталось только ждать. Либо что этот кретин поймает того кретина, либо что этот кретин вернётся жаловаться на судьбу, и мы пойдём ловить того кретина вместе.

Ставлю греть ужин. Надя в уме что-то прикидывает и предлагает: «А давайте, я пойду его поищу!» И, не дожидаясь робкого: «Лучше не стоит…», улетучивается. В тапочках и без куртки. Прежде, чем я вспоминаю, что это только я в +7 градусов могу шляться в футболке, и то не очень долго. Впрочем, я уже даже не матерюсь.

Ужин готов. Таня перестаёт колдовать над стиральной машиной и спрашивает: «Может, я их позвать попробую?» Мой истерический смех она чего-то ради принимает за согласие и исчезает. Хорошо хоть одеться ума хватило…

Покончив со своей порцией, пытаюсь решить, что разумнее: пасти квартиру в качестве всехнего координатора или организовывать поисковую группу № следующий. Когда я уже готов на уйти, плюнув на то, что вся компания, кроме меня, без ключей, является Таня. Чётко, по военному, докладывает: найти никого не удалось, зато где-то можно разобрать едва слышное: «Усамочка, ублюдочек, иди сюда, козлик, вот я тебе головушку-то твою мерзопакостненькую оторву, да в задничку-то твою паршивенькую пинками поутрамбую!»… Все попытки доораться до Усаминых доброжелателей благополучно провалились.

Усиленно думаю. Орать громче, чем это делает милая девочка Танечка, откровенно говоря, не представляется возможным. Да и орать я сейчас навряд ли толком смогу – я же говорил, что при +7 в футболке я могу бегать недолго. А теперь вопрос: как мне выкастовать из покрывшей Средиземье Тьмы Надю и Миакори, чтобы сказать: «Пошёл он нафиг, жрать захочет – сам придёт!»? Тут взгляд мой падает на тетрадку с так и недописанными текстами – и светлая идея наконец-то посещает мою горемычную зад… хотя нет, всё-таки голову.

Я выдёргиваю из магнитофона провод, вставляю в него с одной стороны батарейки, с другой – кассету с музыкой из «Fushigi Yuugi» и заранее выворачиваю регулятор громкости на полную. М-да, соседям не позавидуешь: засыпать под «Heart ni Kiraboshi» и «Never Get Away» – то ещё экзотическое удовольствие. Однако Миа мне дороже, а сестёр у меня всего две штуки, и ни одной лишней среди них пока что не наблюдается.

Вставляюсь в кроссовки. Открываю дверь – и сталкиваюсь с Надей. Ребёнок замёрзший, но счастливый по уши – а как же, в кои-то веки раз удалось вылезти на улицу в двенадцатом часу ночи, да ещё и раздетой! Проскальзывает мимо меня и радостно объявляет: «Мы его поймали!» Следом за Надей гордо ступает Миа, который ведёт щенка, намотав ему на шею лямку рюкзака. Судя по движениям челюстей, Миа пытается обложить меня этажами и небоскрёбами, но пока у него выходит только азбукой Морзе. Я разжимаю его руки, выпутываю полузадохшегося щенка и пинком отправляю гадёныша на место. Выковыриваю Миа из куртки и волоку на кухню. Там ещё не совсем остыл ужин, вот-вот (в пятый раз!) закипит чайник, и вообще тепло и уютно. Миа пытается одновременно обниматься с батареей, жевать, наливаться чаем и рассказывать, как в погоне за щенком «подробно изучил все злачные места этого квартала, замёрз и чуть не заблудился. Если бы не было рядом Нади, знающей эти проклятые дворы – так и бродили бы до утра по окрестностям в обнимку с этим сукиным сыном (и ведь воистину – сукин сын!), оглашая местность заунывным воем»… «Надежда – мой компас земной…», – цитирую я. Все смеёмся.

Хорошо всё, что хорошо кончается. Сия же трагикомическая история на этом, собственно, закончилась. А уж как я потом окончательно отогревал замёрзшего Миа – опустим, как говорится, завесу скромности над этой сценой…